Воспоминание о детстве. О чем расскажут воспоминания из детства

Экология жизни. Психология: Проблема детских воспоминаний волнует учёных не первый год, а последние исследования психологов и нейрофизиологов способны многое прояснить в этих вопросах....

Куда уходят детские воспоминания? Почему наш мозг умеет забывать? Можно ли верить осколкам памяти?

Проблема детских воспоминаний волнует учёных не первый год, а последние исследования психологов и нейрофизиологов способны многое прояснить в этих вопросах.

Мои воспоминания - словно золотые в кошельке, подаренном дьяволом:
откроешь его, а там сухие листья.

Жан-Поль Сартр

©Elena Shumilova

Детство. Речка. Переливающаяся вода. Белый песок. Папа учит меня плавать.

Или вот ещё: кладики. Наберёшь всякого барахла типа бусинок, цветных стёклышек, фантиков от конфет и жвачек, разроешь в земле небольшую ямку, сбросишь туда свои сокровища, прижмёшь всё это предварительно найденным стеклом от бутылки и засыплешь земелькой. Никто никогда их потом не находил, но мы любили делать эти самые кладики.

Моя память времён детского сада сокращена до вот таких отдельных моментов: рисунок пальцем на запотевшем стекле окна, клетчатая рубашка брата, тёмная зимняя улица, усеянная рыжими огнями, электрические машинки в детском парке.

Когда мы пытаемся вспомнить свою жизнь до момента рождения, получается увидеть только такие проблески в чулане памяти, несмотря на то, что мы ведь о чём-то думали тогда, что-то чувствовали и многое узнавали о мире в те дни.

Куда ушли все эти детские воспоминания, эти годы?

Проблема детских воспоминаний и неизбежного забывания укладывается в простое определение психологов - «детская амнезия». В среднем, воспоминания людей доходят до возраста, когда им было 3-3,5 года, а всё, что происходило до этого, становится тёмной бездной. Ведущий эксперт по развитию памяти из университета Эмори доктор Патриция Бауэр отмечает:

Этот феномен требует нашего внимания, потому что в нём заключается парадокс: очень многие дети отлично помнят события своей жизни, но, став взрослыми, они сохраняют малую часть своих воспоминаний.

В последние несколько лет ученые особенно плотно занимались этим вопросом и, кажется, им удалось распутать то, что происходит в мозге, когда мы теряем воспоминания самых первых лет.

А всё началось с Фрейда, который ещё в 1899 году придумал для описанного явления термин «детская амнезия». Он утверждал, что взрослые забывали о своих первых годах жизни в процессе подавления мешающих сексуальных воспоминаний. В то время как некоторые психологи поддерживали это заявление, наиболее общепринятое объяснение детской амнезии сводилось к тому, что до семи лет дети просто не способны образовывать устойчивые воспоминания, хотя доказательств в поддержку этой теории было ничтожно мало. В течение почти ста лет психологи предполагали, что воспоминания о детстве не выживают в первую очередь потому, что они неспособны быть долговечными .

Конец 1980-х ознаменовался началом реформации в области детской психологии. Бауэр и другие психологи стали исследовать детскую память, используя весьма нехитрый способ: на глазах ребёнка строили очень простую игрушку и разбивали её после сигнала, а потом наблюдали, сможет ли ребёнок подражать действиям взрослого в правильном порядке, но в растянутом временном диапазоне: от нескольких минут до нескольких месяцев.

Один эксперимент за другим показывали:

• воспоминания детей 3-х лет и младше на самом деле сохраняются, хотя и с ограничениями;
• в возрасте 6 месяцев младенцы помнят, по крайней мере, прошлый день;
• в 9 месяцев события в памяти сохраняются минимум 4 недели;
• в возрасте двух лет - в течение года.

А в историческом исследовании 1991-го года учёные обнаружили, что ребёнок четырёх с половиной лет мог подробно вспомнить поездку в Disney World, которая состоялась за 18 месяцев до этого.

Однако около 6-ти лет дети начинают забывать многие из этих ранних воспоминаний. Очередной эксперимент 2005-го года, который проводила доктор Бауэр со своими коллегами, показал, что дети в возрасте пяти с половиной лет вспоминали более 80% опыта, который у них был до 3-летнего возраста, в то время как дети, которым было семь с половиной лет, могли вспомнить менее 40% происходящего с ними в детстве.

Эта работа обнажила противоречия, которые находятся в самой основе «детской амнезии»: маленькие дети способны запоминать события в первые несколько лет жизни, но большинство из этих воспоминаний в конечном счёте исчезают со стремительной скоростью, что никак не похоже на механизмы забывания, свойственные взрослым людям.

Озадаченные этим противоречием, исследователи стали строить догадки: может быть, для долговечных воспоминаний мы должны овладеть речью или самосознанием, - в общем, обзавестись тем, что не слишком развито в детском возрасте. Но, несмотря на то, что устное общение и самосознание, несомненно, укрепляют человеческую память, их отсутствие не может сполна объяснить феномен детской амнезии. В конце концов, некоторые животные, которые имеют достаточно большой мозг относительно их тела, но не имеют языка и нашего уровня самосознания, также теряют воспоминания, которые относятся к их младенчеству (например, крысы и мыши).

Догадки длились до тех пор, пока учёные не обратили внимание на самый главный орган, участвующий в процессе памяти, - наш мозг . С этого момента проблема детских воспоминаний стала предметом внимания нейроученых всего мира и одно за другим стали появляться исследования, объясняющие причину исчезновения нашей памяти.

Дело в том, что между рождением и подростковым возрастом структуры мозга продолжают развиваться . С массивной волной роста мозг обзаводится огромным количеством нейронных связей, которые с возрастом сокращаются (на определённом этапе нам просто необходим этот «нейронный бум» - чтобы быстро адаптироваться к нашему миру и обучиться самым необходимым вещам; больше такого с нами не случается).

Так вот, как выяснила Бауэр, эта специфическая адаптивность мозга имеет свою цену . В то время как мозг переживает затянувшееся после рождения развитие за пределами материнского лона, большая и сложная сеть нейронов мозга, которые создают и поддерживают наши воспоминания, сама находится в стадии строительства, поэтому она не способна образовывать воспоминания так же, как это делает мозг взрослого человека. Как следствие, долгосрочные воспоминания, сформированные в первые годы нашей жизни, являются наименее устойчивыми из всех, которые у нас появляются за время жизни, и склонны распадаться во время взросления.

А год назад невролог из детской больницы Торонто Пол Франкланд и его коллеги опубликовали исследование «Нейрогенез гиппокампа регулирует процесс забывания в младенчестве и взрослом возрасте», демонстрирующее ещё одну причину детской амнезии. По мнению учёных, воспоминания не только ухудшаются, но также становятся скрытыми. Несколько лет назад Франкланд и его жена, которая также является неврологом, начали замечать, что у мышей, которых они изучали, по отдельным видам тестов памяти, она ухудшилась после жизни в клетке с колесом. Учёные связали это с тем, что бег на колесе способствует нейрогенезу - процессу появления и роста целых новых нейронов в гиппокампе, области мозга, которая имеет важное значение для памяти. Но в то время, как нейрогенез гиппокампа взрослых, вероятно, вносит свой вклад в способность к обучению и запоминанию, он может иметь отношение к процессу забывания во время роста организма. Так же, как в лесу может вырасти лишь определённое количество деревьев, гиппокамп способен вместить ограниченное число нейронов. В итоге происходит то, что случается в нашей жизни сплошь и рядом: новые клетки мозга вытесняют другие нейроны с их территории или даже иногда вовсе их замещают, что в свою очередь ведёт к перестройке ментальных схем, которые могут хранить отдельные воспоминания . Как предполагают учёные, особенно высокий уровень нейрогенеза в младенчестве частично ответственен за детскую амнезию.

Кроме экспериментов с беговым колесом учёные использовали «Прозак», который стимулирует рост нервных клеток. Мыши, которым давали препарат, начинали забывать эксперименты, которые с ними проводили до этого, в то время как особи, не получающие лекарства, всё помнили и хорошо ориентировались в знакомых им условиях. Наоборот, когда исследователи препятствовали нейрогенезу маленьких особей с помощью средств генной инженерии, у молодых животных стали формироваться гораздо более стабильные воспоминания.

Правда, Франкланд и Джозелин пошли ещё дальше: они решили внимательно изучить, как нейрогенез изменяет структуру мозга и что происходит со старыми клетками. Последний их эксперимент достоин самых смелых догадок писателей-фантастов: с помощью вируса учёные вставили в ДНК ген, который способен закодировать белок на флуоресцентное свечение. Как показали светящиеся красители, новые клетки не заменяют старые - скорее, они присоединяются к уже существующей схеме .

Эта перестройка схем памяти означает, что в то время, как некоторые из наших воспоминаний детства действительно уходят, другие сохраняются в зашифрованном, преломлённом виде . Видимо, это объясняет ту трудность, с которой нам даётся порой что-то вспомнить.

Но даже если нам удастся распутать клубки нескольких различных воспоминаний, мы никогда не сможем полностью доверять воскрешённым картинам - некоторые из них могут быть частично или полностью сфабрикованы. Это подтверждает исследование Элизабет Лофтус из университета Калифорнии в Ирвине, благодаря которому стало известно, что наши самые ранние воспоминания представляют собой нерастворимые смеси подлинных воспоминаний, рассказов, которые мы впитывали от других, и мнимых сцен, придуманных подсознанием .

В рамках эксперимента Лофтус и её коллеги представили добровольцам несколько коротких рассказов об их детстве, поведанных родственниками. Без ведома участников исследования, учёные включили одну придуманную историю, которая, по сути, была фикцией - о потере в пятилетнем возрасте в торговом центре. Тем не менее, четверть добровольцев заявили, что они помнят об этом. И даже тогда, когда им сказали, что один из рассказов выдуман, некоторые участники не смогли определить, что это была история о торговом центре.

Научный журналист, заместитель главного редактора журнала Scientific American Феррис Джабр (Ferris Jabr) размышляет на этот счёт:

Когда я был маленьким, я заблудился в Диснейленде. Вот что я помню: был декабрь, и я наблюдал за ходом железного поезда через рождественскую деревню. Когда я обернулся, мои родители исчезли. По моему телу прошёл холодный пот. Я начал всхлипывать и бродить по парку в поисках мамы и папы. Незнакомец подошёл ко мне и отвёл к гигантским зданиям, наполненным экранами телевизоров с трансляцией видеокамер безопасности парка. Видел ли я своих родителей на одном из этих экранов? Нет. Мы вернулись к поезду, где и нашли их. Я побежал к ним с радостью и облегчением.

Недавно впервые за долгое время я спросил маму, что она помнит о том дне в Диснейленде. Она говорит, что была весна или лето и что она в последний раз видела меня рядом с пультом дистанционного управления лодок из аттракциона «Круиз по Джунглям», а не рядом с железной дорогой. Как только они поняли, что я потерялся, они пошли прямо к центру потерянных и найденных. Смотритель парка действительно нашёл меня и привёл в этот центр, где меня, довольно вкушающего мороженое, и нашли родители. Конечно, никаких доказательств ни её, ни моих воспоминаний найти не удалось, однако мы остались с чем-то гораздо более неуловимым: этими маленькими угольками прошлого, встроенными в наше сознание, мерцающими, как золото дурака.

Также интересно:

Да, мы утрачиваем наши детские воспоминания, чтобы иметь возможность расти и развиваться дальше. Но, если честно, я не вижу в том большой беды. Самое дорогое, самое важное мы всегда берём с собой во взрослую жизнь: запах маминых духов, ощущение тепла её рук, самоуверенную улыбку отца, блестящую речку и волшебное ощущение нового дня - все те кладики детства, которые остаются с нами до конца. опубликовано

Я родилась 4 февраля 1941 года. К тому времени, когда моим родителям снизошла благая весть о втором ребенке, у них уже была тихая, послушная, серьезная дочка Тата. Надеялись обрести сына, имя было готово – Михаил, в память о дедушке Михаиле Тарасовиче Балацком, погибшем в 1916 году в Первую Мировую войну в чине капитана второй статьи. Вопреки ожиданиям появилась я, девчонка-сорванец Ленка (Елена Петровна Балацкая). Я сама, ещё не умея произносить букву «P», называла себя «оза-ная».

Наш папа Пётр Михайлович Балацкий был по образованию инженером-электриком, в Ленинграде работал в ТЭП (Тепло-электро-проект). Он бывал в командировках в Ростове-на-Дону и там познакомился с нашей будущей мамой, приходил в дом её родителей, играл в шахматы с её отцом. Родители не сразу дали согласие на их брак. Маме тогда было 18 лет, а папа – на 10 лет старше, имел маленькую дочь Галю от первого брака. Любовь всё же победила, поженились мои родители 23 февраля 1932 года. В декабре 1934 года родилась дочка Таня.

Когда началась война с Финляндией, папу призвали в армию. Была ситуация, когда, при временном затишье военных действий, мама смогла приехать к папе на короткое время. После этого, через положенное время родилась я.

22 июня 1941 года мы были на даче. Папа сразу направился в военкомат, а мама, собрав самое необходимое, со мною на руках (мне было полгода) и с шестилетней Таней вернулась как-то в Ленинград. Папу на фронт не послали, а направили, как специалиста, в Кемерово на строительство Сибирской гидроэлектростанции на реке Томь (река дала название городу Томску). Станция имела стратегическое значение – промышленность перебазировалась в Сибирь.

Выехали в эвакуацию(папа, мама и я) на товарном поезде. Таня уехала из Ленинграда раньше, с детским садом. Детей срочно эвакуировали в детские дома под Ярославлем, а там распределяли и отправляли дальше. О Тане не было никаких сведений. Папа оставил маму и меня в поезде, а сам, с пересадками, отправился искать Таню. Нашел её в каком-то детском доме – обритую, больную коклюшем. Они догоняли нас на открытых площадках товарных поездов, с пересадками. На одной из стоянок оба наших поезда оказались рядом. Мама вышла на перрон вытряхнуть какие-то вещи. Таня и папа увидели её. Так семья воссоединилась. В Кемерово Таня пошла в школу. В Сибири зимы холодные – более 40 градусов мороза, а летом – жара.

Наша семья вместе с другими эвакуированными жила в кирпичном двухэтажном доме. Около дома у каждой семьи был маленький клочок земли, на котором выращивали морковь, лук, свёклу. Под картофель давали делянки в отдалённом месте. Нужно было вскапывать «целину». Овощи зимой хранили в подполе, мне интересно было туда спускаться с папой. Около дома вдоль дорожки Таня вырастила 22 подсолнуха, по 11 с каждой стороны дорожки. Некоторые жильцы заводили кур. По Таниным рассказам, я любила ловить их: загоняла в угол и хватала. Маме часто соседи жаловались на меня – пугаю куриц. Тане часто из-за меня попадало. Ей поручали за мной следить, а я забиралась на крышу дряхлого сарая, таскала за хвосты дохлых крыс, чем пугала соседок по дому, и т.п. Около дома для грядок забрали много земли из одного места. Образовалась яма, которая со временем заполнилась водой. Однажды я оказалась на краю водоема. Мама была чем-то занята, а Таня – в школе. Конечно, я упала в яму. Случайно свидетелем этого был соседский мальчик лет 13, он вытащил меня из воды. Может быть, этому герою я обязана жизнью.

Тетя Женя (папина сестра) в Ленинграде провела всю блокаду, еле-еле выжила, работала. После снятия блокады она поехала к нам. Ехала долго – в первую очередь пропускали военные эшелоны. Истощённые люди часто умирали в пути. На некоторых стоянках тётя Женя покупала молоко в обмен на серебряные полтинники (местное население подносило молоко к поездам). Это не дало ей умереть в пути, из поезда её вынесли на руках, ходить она уже не могла. Немного окрепнув, тётя Женя стала работать нормировщиком на химическом комбинате «Карбонит».

Тётя Женя из Ленинграда привезла шубу из меха енота. Шубу разрезали на воротники и меняли на рынке на продукты, а золотые цепочки разделяли на кусочки по звеньям и сдавали за деньги в Торгсины (торговля с иностранцами). Так выживали.

Папа, получив благородное воспитание, отличался хорошими манерами. Тётя Женя о нём говорила – «цирлих-манирлих». По работе до войны папа часто общался с немцами и, по его словам, многому у них научился. Мама была хорошей хозяйкой, любила рукоделие, искусно вышивала. Она отличалась весёлым характером, любила классическую музыку. Помню, как мама, укладывая меня спать, пела колыбельную Моцарта: «Спи, моя радость, усни…» Папа играл на гитаре, которая сейчас хранится у Тани.

Вернулись мы в Ленинград в августе 1944 года. 10 октября 1944 года мама умерла, инсульт. Таня и я заболели корью, нас положили в больницу им. К. А. Раухфуса.Потом – воспаление лёгких… Папа остался один. Он не смог смириться с потерей мамы и добровольно ушёл из жизни ровно через месяц после неё – 10 ноября 1944 года. Бабушка Валя, мамина мама, послала ему письмо, звала приехать к ней в Ростов, но письмо опоздало. Тётя Женя приехала в Ленинград в 1944 году, когда родителей уже не было в живых.

Я любила тётю Женю. Она, её сестра и братья воспитывались после революции в детском доме. Учителями там были выпускницы Института благородных девиц. Преподавательница математики, с которой тётя Женя общалась до старости, уже будучи на пенсии, давала частным образом уроки французского языка. Тётя Женя очень хорошо знала и любила литературу, музыку, играла на фортепиано, любила шахматы. Она была добрейшим человеком. Друзьями её по детскому дому был Раевский, (имени-отчества не помню) потомок рода Раевских, и советский певец Ефрем Борисович Флакс (1909-1982), хорошо известный в послевоенное время, с ними она общалась всю жизнь. Отец тёти Жени и моего отца (мой дедушка Балацкий Михаил Тарасович), офицер русской армии, погиб в Первую мировую войну в 1916 году. После революции семье бывших дворян пенсия не полагалась, так дети оказались в детском доме, бабушка, тоже не имея средств к существованию, вскоре умерла. Только мой папа воспитывался в семье тёти (дедушкиной сестры).

Мой дедушка, Динцер Александр Георгиевич, видимо из-за происхождения (офицер царской армии) и немецкой национальности, был репрессирован и выслан из Ростова-на-Дону в Казахстан на тяжёлые работы (рыли арыки). Там он умер в июле 1943 года. С ним на поселении была жена Валентина Михайловна (моя бабушка), дочь Виктория (старшая сестра моей мамы) и его внучки Ира и Бетя (дочери Виктории).

В 1945 году в Ростов из Казахстана, вернувшись из эвакуации, приехала тетя Рита, жена маминого брата Георгия Александровича, со своей мамой Бертой Семёновной и сыном Шуриком. Вернулись домой в Ростов бабушка Валя, тётя Витя (так мы звали Викторию), Ира и Бетя. Жили все вместе в квартире бабушки Вали. Летом тётя Витя привезла туда и меня. Таня осталась в Ленинграде с тётей Женей.

С Шуриком мы подружились. Помню, однажды мы все гуляли в парке Ростова. Взрослые присели на скамейку отдохнуть, а мы с Шуриком побежали по дорожке к пушке, стоявшей в парке, как памятник освободителям города. Я убежала ещё дальше одна и потерялась, начало темнеть. Домой вернулись без меня. Бабушка Берта Семёновна (незадолго до этого она перенесла операцию желудка, ещё была не совсем здорова) продолжала меня искать и уже ночью нашла в одном из отделений милиции. Два милиционера играли в шахматы, я сидела на коленях у одного из них и не хотела уходить домой. Вскоре тётя Рита, Берта Семеновна и Шурик уехали в Полярное.

Тётя Витя в то время была уже вдовой. Её муж был репрессирован и домой не вернулся. Тётя Витя, будучи в командировке в Ленинграде познакомилась с хорошим человеком, они хотели пожениться, но, приехав в Ленинград в следующий раз, она заразилась гепатитом и, вернувшись в Ростов, умерла в декабре 1945 года. Бабушка Валя осталась с тремя внучками. Помню, как она крестила нас каждый вечер перед сном.

Я гуляла с Ирой и Бетей по Ростову. Ире, как старшей, бабушка поручала покупать продукты на базаре. Ира умела торговаться, экономила какие-то копейки и покупала мне леденец – «петушка на палочке». Помню на улицах Ростова руины на месте домов, пустые глазницы окон. Заканчивался 1945 год. В начале 1946 года приехал дядя Жора, мамин брат и увез меня в свою семью в Полярное.

Север, зима… От Мурманска до Полярного шли на катере. Было холодно. Помню, несколько моряков, не снимая шинелей, играли в домино, а дядя Жора был в кителе – своей шинелью он укрыл меня – я простудилась, меня знобило. Дома нас ждали. Тётя Рита, дядина жена, взяла меня на руки и подошла к ёлке, украшенной по случаю Нового года. Я потянулась к игрушкам, назвав её тётей, а она сказала: «Называй меня мамой». Так я обрела новых родителей, семью.

Самое замечательное – у меня был брат Шурик! Мы с ним познакомились еще в Ростове, живя у бабушки Вали. А еще с нами жила бабушка Берта Семёновна. Храню самые теплые воспоминания об этом добрейшем человеке.

Меня официально усыновили 11 декабря 1946 года. Так я стала Еленой Георгиевной Динцер. Этот факт был семейной тайной, которую от меня скрывали. На самом деле, я до 16 лет не признавалась, что помнила своих кровных родителей. Только тогда, когда я сама стала матерью, я оценила, как трудно и ответственно воспитывать такого ребёнка! Родителям, пригревшим и воспитавшим меня – низкий благодарный поклон!

Когда я приехала в Полярное, мы жили на 4-ой линии, дом № 1, кв.3, на втором этаже, все в одной комнате. В квартире другую комнату занимала семья (мальчик Слава с папой и мамой) по фамилии Круль (возможно, мичман Александр Круль, начальник кабинета торпедной стрельбы бригады, награждённый в конце 1944 года орденом Красной Звезды – О.З.) и ещё в маленькой комнатке жила какая-то одинокая женщина, её не помню.

Игрушек у нас с Шуриком, можно сказать, не было – помню ломаного деревянного петуха и Шурикиного коричневого плюшевого мишку. Мы что-то придумывали, вырезали, склеивали. Бабушка (Берта Семёновна) всегда была рядом, помогала и практически, и советом. Она делала нам конфеты – варила сахар, выливала эту массу на тарелку застывать и резала на кубики.

Как-то папа был в командировке, кажется в Москве, и привёз мне куклу. Она была прелестна! Маленькая куколка, около 20 см, лежала в голубом шёлковом конвертике, который завязывался бантиками. Во рту куколки была маленькая соска.

К новому 1947 году мама сама сшила из искусственного меха (бывшая шуба- американская помощь) белого мишку. Какому-то умельцу заказали санки. Меня и Шурика не пускали в комнату, пока не нарядили ёлку и не зажгли свечи (натуральные). Под ёлкой стояли санки, покрашенные серебряной краской, а на них сидел белый мишка рядом со старым Шурикиным.

На день рожденья в 7 лет мне подарили куклу «голыш». Этой кукле я сама шила одежду, чулочки. А у Шурика был металлический конструктор с болтиками и гаечками. Иногда мы делали «поезд» из стульев, гремели крышками от кастрюль и вместе с бабушкой пели: «Мы едем, едем…».

Когда родилась Оленька, мы жили на ул. Гаджиева, дом??? кв. ??? на втором этаже, занимали две комнаты. Другие две комнаты занимала семья командира подлодки Нечаева. У них было двое сыновей. Младший Борька был первым Олечкиным другом, они были одного возраста. В семейном альбоме есть фотография – свидетельство этой дружбы с маминой пометкой: «Первый поцелуй».

В Полярном маме было жить нелегко – семья большая, продуктов после войны не хватало, бытовые условия минимальные, часто отключали электричество, зимы холодные… Папа – на службе. Часто в командировках или уходил в плаванье.

Наша семья, как и семьи всех моряков, получала продуктовые пайки в баталерке, мы с Шуриком помогали маме принести их домой. Овощи были в сухом виде – картофель, лук, морковь… Консервы – тушёнка, компоты. Лакомством были сухофрукты. Иногда местные рыбаки приносили «красную» рыбу. Хлеб был весовой, довесок можно было сразу съесть, что было для нас, детей, особым удовольствием. Еду готовили на электрических плитках. Под плиткой бабушка сушила остатки хлеба. Эти сухари и консервы отправляли родственникам в Ленинград, там было ещё голодно.

Нам, детям, в Полярном было всегда хорошо. Север вспоминаю часто, особенно зимний – сопки, много снега, санки, лыжи, снежные крепости! А какое там северное сияние – колышется разноцветный, прозрачный занавес во всё темное небо!!! Иногда из-за сильного ветра по местному радио объявляли об отмене занятий в школе, чему мы были, конечно, рады. Летом городок окружали скалы, поросшие мхами и карликовыми берёзками, стелящимися по камням. Было много грибов и вкусной морошки. Взрослые иногда на катерах пересекали бухту и с ближайшего острова привозили огромные корзины грибов. На видимой части острова населения не было, грибы не искали, а собирали.

Мама гуляла с нами в городском саду. На стадионе моряки играли в футбол. Бабушка, Шурик и я часто были среди болельщиков. Местами в Полярном были длинные пешеходные деревянные мостки с перилами, т.к. грунт – скальный. После штормов, при отливе, мы собирали на берегу диковинные водоросли и морские звёзды.

Шурик пошел в школу в 1947 году. Ему (кажется в первом классе) было дано задание на дом – нарисовать морковь. Хорошо помню этот рисунок: на весь лист- оранжевая морковка по диагонали, от нижнего левого угла до верхнего правого, с зелёной ботвой. Помогала Шурику рисовать бабушка и получил он за рисунок 5+! За это дали ему в школе ордер на хлопчатобумажные брюки, которые приобрели в местном магазинчике (серые в полоску).

Мама в те годы преподавала игру на фортепиано в Доме офицеров. Учениками были и дети, и взрослые. Ей полагалось иметь дома казённый инструмент. В течение года мама учила музыке меня и Шурика. Как-то по прямой трансляции местного радио слушали концерт в мамином исполнении. К сожалению, вскоре с пианино расстались. Родилась Олечка, работу маме пришлось оставить, инструмент увезли.

В Доме офицеров я впервые увидела балет («Жизель»). Приезжала труппа Кировского театра. Мама балерину (не помню фамилию) пригласила к нам домой, показать мои «способности». Я была гибкая, худая, любила танцевать. Эта балерина сказала, что я могла бы заниматься, но для этого надо уехать в Ленинград, жить в интернате. Балериной я не стала. Моей любимой книжкой была «История одной девочки» о детских годах Галины Улановой.

Жёны военнослужащих были домохозяйками, растили детей. Общим увлечением было вышивание. Ниток не было, их по заказу привозили командировочные из Ленинграда, потом обменивались нитками со знакомыми. Периодически в фойе Дома офицеров устраивались выставки этих художественных произведений. Мои детские рисунки – подводные лодки, непременно «С-101» на рубке и «портреты» папы в морской форме. Я бывала с папой в отсеках подводных лодок, очень тесные помещения.

Летом у подводников проходили учебные походы, а мама, бабушка и мы, трое детей, уезжали на отдых, снимали дачу под Ленинградом, один год под Ригой. Мы гуляли, купались, загорали, пили парное молоко, лакомились клубникой.

Почётная грамота ученицы первого класса Е.Г. Гинзбург (Динцер)

Я пошла в 1-й класс в 1948 году. Формы тогда не было. Я ходила в школу во фланелевом платье в клетку. Учебников было мало, тетради родители сшивали из серой бумаги.Один инцидент в моем классе запомнила на всю жизнь. Родители давали детям в школу бутерброды (хлеб с маслом). Большинство учеников было из семей военнослужащих, но некоторых ребят привозили из деревеньки и с острова. Жили они бедно, не у всех, в отличие от нас, были после войны отцы. Жёны офицеров (женсовет) собирали для них одежду в наших семьях. Один мальчик из бедной семьи съел на перемене чужой бутерброд. Не забыть эту горькую сцену: мальчишка молча стоял перед всем классом, опустив голову. Учительница и ученики «судили» его за воровство. А он просто был голоден! Почему я не отдала ему свой завтрак?!

В нашей школе был художественный руководитель – мужчина лет тридцати, среднего роста. На Новый год он организовал праздник. Была ёлка, подарки – печенье, конфеты, мандарины. Эти продукты кто-то привез из Ленинграда. Около ёлки продекламировал стих Шурик, потом «затейник» поставил на стул меня, я тоже рассказала своё стихотворение. Мы за это получили ещё что-то в награду. Этот художественный руководитель жил в школе, как и некоторые учителя, занимая маленькие комнатушки, другого жилья они не имели. Вскоре мы узнали, что этот «затейник» оказался шпионом. Школа стояла на верхушке скалы. Зимой мы, выходя после уроков, садились на портфели и доезжали по накатанной горе почти до дома. От школы была видна вся бухта (читай – база). Можно было пересчитать все корабли, подлодки… В школе был запеленгован радиопередатчик. Больше мы этого человека не видели.

Местом папиной службы была каюта на военном корабле «Печора» (трофейное немецкое судно), который был пришвартован прямо перед окнами нашего дома. Глядя в окно, мы видели, как папа, выходя из дома, переходил дорогу, проходил через КПП, шел по пирсу, буквально на каждом шагу отдавая “честь”, поднимался по трапу на палубу. А папа в иллюминатор каюты мог видеть наши окна.

Однажды папа, мама и я возвращались из Ленинграда. У папы был отпуск, они с мамой отдыхали на Черном море, а я это время жила у тёти Жени, училась во 2-ом классе женской школы. Прибыли мы на поезде в Мурманск. Там я впервые в жизни обедала в ресторане, мне очень всё понравилось.

Ночевали на «Печоре» в папиной каюте (корабль в то время стоял в Мурманском доке на ремонте). Помню уютную каюту – письменный стол под иллюминатором, двухъярусная койка с ограждениями на случай качки судна. Есть фотография папы в этой каюте – он сидит за письменным столом в кителе. На корабле сохранились некоторые надписи на немецком языке. Я отправилась гулять по кораблю и заблудилась. Папа нашёл меня в кубрике у матросов. На следующий день на катере мы отчалили в Полярное.

В дни праздников в мае и 7 ноября на базе проходили парады. По главной улице имени подводника–героя Гаджиева, на которой возвышался монумент Сталина, под звуки военного оркестра маршировали моряки в парадной форме, в белых перчатках. Блестели кортики, начищенные пуговицы… Дух захватывало от этого зрелища и музыки!Полярный был военным морским городком, базой подводного флота. Даже жизнь гражданского населения подчинялась военному укладу.

В летние месяцы подлодки надолго уходили «в поход». Домашние жили в томительном ожидании. Вдруг откуда-то возникал слух, одно, но понятное всем слово: «Идут!» Сразу всё население – жёны, матери, дети были уже на берегу, а из-за сопки появлялся караван лодок «Щук» и «С-ок». В городок и в каждую семью приходил большой праздник. Из кухни шёл запах пирогов, Шурик и я писали приветственные плакаты, готовили концертную программу «Посвящённую приходу папочки из моря!». Усталый папа добросовестно смотрел наши «акробатические фигуры», слушал наши стихи, песни. А Оленька была настолько мала, что вставала на «четвереньки», это называлось «мостик».

В те годы папа и мама были молодыми. У них собирались компании друзей, все лепили пельмени на кухне, потом всё это весело поглощалось, некоторые пельмени были с «сюрпризами». Жизнь была прекрасна – верили, что всё одолеем, ведь война закончилась!

В 1952 году папа получил назначение в Таллин на должность главного инженера завода по ремонту морских военных судов. Когда мы вышли на пирс, увидели ровные шеренги матросов и офицеров. Навстречу папе маршем, под звуки оркестра, шёл офицер. Отдав папе честь, он отрапортовал, что личный состав построен в его честь и вручил папе памятный подарок.Как только папа по трапу поднялся на катер, который доставил его до Мурманска, раздался вой подводный лодок. Непрерывный звук сирен стоял над бухтой, пока катер не скрылся за мысом острова – сопки. Мы его провожали, а сами оставались в Полярном, пока не закончился учебный год (Шурик перешёл в 6-й класс, я – в 5-й).

В Таллине мы жили на улице Тёёстуси, недалеко от железнодорожного вокзала, на третьем этаже в небольшой трёхкомнатной квартире. Там купили первую мебель – спальню для мамы и папы и круглый стол, стулья. Остальная мебель была казённая – с инвентарными номерами, как и в Полярном. На кухне была плита, ею пользовались редко, готовили еду на керосинках. В нише кухни стояла ванна, рядом с ней – колонка для подогрева воды. Колонку и плиту топили сланцевыми брикетами. Мы с Шуриком ходили в хозяйственный магазин за брикетами и керосином. На кухне был небольшой чулан, который выполнял функцию холодильника, там было небольшое окно на улицу. В подвале дома у каждой квартиры был отсек, там у нас стояла большая бочка, в ней на зиму солили капусту с яблоками.

Вечерами вся семья собиралась за круглым столом, слушали радиоприемник, читали книги, папа всегда читал газеты, бабушка любила вязать крючком. Из окон квартиры был виден Вышгород. Я любила, сидя на подоконнике, рисовать эти средневековые башни. Таллин – город волшебный, испытываю ностальгию, вспоминая его улочки. От дома можно было пешком дойти до залива, в теплую погоду летом купались, загорали. Там красивый памятник погибшему в 1793 году кораблю «Русалка» (скульптор Адамсон). Вдоль набережной – парковый ансамбль, в нём домик Петра Великого, дворец-летняя резиденция царской семьи. Дворец построен Петром для его жены в 1718 году в стиле барокко (архитектор НикколоМикетти), был назван «Екатериненталь», а эстонцы нарекли его «Кадриорг» (долина Екатерины). По преданию, первый камень при строительстве дворца заложил сам Петр Первый.

В Таллине проходили певческие праздники, по улицам шествовали бесконечные колонны людей в национальных костюмах, они направлялись к певческому полю в районе Пиирита у залива, где собирались хоровые коллективы всей Эстонии.

Ратушная площадь долгое время была огорожена – там шли археологические раскопки. К Новому году на площади Победы устанавливали большую нарядную ёлку. Неподалеку находился театр оперы и балета «Эстония». В фойе театра для детей устраивали новогодние праздники, бабушка была там с Олечкой. В роли Деда Мороза был тогда ещё не всем известный Георг Отс.

Помню и печальное событие – в 1953 году умер Сталин. Перед вокзалом, где стоял ему памятник, собралось очень много людей на митинг, шла трансляция по громкоговорителю, звучали гудки предприятий, паровозов и автомобилей, многие плакали.

На лето мы снимали дачу под Таллином в поселке Пяскюла. Всю неделю с детьми жила бабушка, а на воскресенье приезжали мама и папа. Бабушка уезжала на квартиру отдохнуть, она любила посмотреть новый кинофильм, посидеть в уютном кафе.

Хозяйка дачи Ксения Александровна была очень приветливая, интеллигентная, знала, кроме эстонского и русского, шведский и немецкий языки. Хозяин когда-то пел в мужском хоре, часто играл на гитаре. У них была приемная дочка Хелла, школьница.

Когда мы сняли у них дачу в первый раз, хозяин поставил условие – дети не должны ходить в сад, который находился за домом. Он был искусным садоводом – любителем. Мы проводили время на второй половине участка – это был островок соснового леса. Ходили с бабушкой в отдалённый лес, собирали там грибы, ягоды. Там было много белок, даже бегали по участку. Через некоторое время хозяин сказал нашим родителям: «У вас не советские дети, пусть гуляют по всему участку». В конце лета, под его руководством, мы принимали участие в сборе урожая. Часто в выходные дни вместе с хозяевами устраивали праздники, разводили костер в ночь Ивана Купала, хозяин пел под гитару. Мы, дети (нас трое и Хелла), готовили для взрослых концертную программу.

Иногда ко мне в гости приезжала подружка Лариса Фокина, в Таллине мы жили в соседних квартирах. Она училась в хореографическом училище при театре «Эстония». Лариса привозила с собой балетные «пачки» и тоже принимала участие в наших представлениях. Спустя много лет, от моих эстонских друзей, я узнала, что Лариса Фокина стала ведущей солисткой балета театра «Эстония». Перед домом у хозяев дачи росла красивая голубая ель. Ксения Александровна нашла на чердаке старые игрушки, доверила мне реставрировать, подкрасить, обновить их. Получилась под елью забавная композиция – грибы, гномики, зверюшки…

У Ксении Александровны летом был день рождения. Наша семья всегда была среди приглашённых. Я любила помогать сервировать праздничный стол – старинный фарфор, столовое серебро! Я рисовала персональные визитные карточки, хозяйка раскладывала их по приборам.Все вместе, и взрослые, и дети, любили играть в крокет.

Однажды, по идее Ксении Александровны, организовали маскарад, готовили костюмы, маски. Было всем весело. Когда стемнело (был уже конец лета), зажгли, развешенные по деревьям китайские фонарики. Вдруг, все насторожились – в глубине сада появилась сгорбленная старушка с палкой. Не могли понять: «Кто это?» Оказалось, что это папа одел бабушкин пыльник (летний шёлковый плащ), повязал голову платком. Папа любил пошутить! Он с удовольствием слушал Райкина, Ильинского.

Рядом с нашим домом в Таллине находилось двухэтажное здание бани. На улице перед входом всегда стояла тележка с мороженым. Продавцом был мужчина, которого почему-то боялась Олечка. Её пугали, когда она плохо ела: «Дядька с мороженым заберет!». Однажды мы, трое детей и мама с папой, были на представлении в цирке. Клоун, веселя публику, «безобразничал» на арене. Потом выехал на арену с тележкой другой артист, поймал клоуна, посадил его в тележку (такую, как у мороженщика) и увез с арены. Бедная Оленька страшно испугалась, плакала, а вечером у неё поднялась температура.

В Таллине мы учились в русской школе № 5, она была рядом с домом. Недалеко был кинотеатр «Лембиту», мы с Шуриком ходили по воскресеньям на утренние сеансы, заходили пострелять в тир, находившийся рядом с кинотеатром. Через много лет, когда я работала во ВНИИТе, проходили соревнования в Красном Селе по стрельбе из винтовки. Я получила первое место среди женщин и мои показатели были выше, чем у мужчин нашего отдела, что удивило их.

На службе папа всегда пользовался заслуженным уважением за профессионализм, принципиальность, сдержанность, смелость принимать на себя ответственность за решения в неординарных ситуациях. Подчинённые называли его «отцом родным», а начальство сетовало: «С Вами тяжело работать – Вас не в чем упрекнуть!»Бывали и неприятности – ЧП. В годы работы на заводе в Таллине (в должности главного инженера) папа получил выговор по партийной линии, очень серьёзное наказание по тем временам.

А предыстория такова. Комендатура прислала на завод провинившихся матросов для отбывания «трудовой повинности». Молодые ребята выполняли тяжёлые подсобные работы, а питание было скудным.Папа с директором одного из совхозов заключил договор, по которому матросы помогали в уборке урожая, за работу получали натуральные продукты. У казарм, где проживали матросы, оборудовали овощехранилище, сделали запас овощей на зиму, заквасили капусту… В личных делах матросов папа выбрал ребят из сельских местностей, узнал, кто из них может ухаживать за животными. В совхозе взяли поросят, откармливали свиней, благо на матросской кухне отходов было достаточно.Папа говорил: «Ничего, что выговор схлопотал, зато ребята были всегда сыты и работали добросовестно». Позже эта инициатива стала нормой.

В 1955 году папа получил перевод в Ленинград. Он снял комнату недалеко от Московского вокзала, на Гончарной улице. Дом на пр. Карла Маркса, где потом мы жили, еще достраивался. Мама уехала на какое-то время к папе. Мне было поручено подготовить всё для школы Оленьке – она готовилась стать первоклассницей. Её первая учительница, Елена ГустовнаГрасс (эстонка), всегда хвалила Оленьку, старательную, ответственную.

Когда папа получил квартиру, мы переехали в Ленинград. Папу перевели на должность главного инженера ЦКТБ ВМФ. По должности ему полагалась машина с шофёром. Он использовал эту привилегию только в случае необходимости, в рабочее время, а на работу ехал с пересадкой на двух трамваях (в отличие от других административных лиц).

Однажды папа принимал участие в работе комиссии по ремонту крейсера «Аврора». Он был поражён качеством первичных чертежей, выполненных на шёлке.

Иногда папа бывал в командировках в Мурманске, Северодвинске.Однажды он вернулся домой с наградой «За Боевые Заслуги». Я тогда удивилась: «В мирное время?!» Много лет спустя, когда папа уже был в отставке, я узнала, что он, будучи на одной из баз, он предотвратил аварию на атомной подводной лодке. Угроза была велика, людей эвакуировали. На лодке папа оставил лишь несколько необходимых специалистов, выполнявших его команды.

Был и очень тревожный для папы случай. Его привлекли как свидетеляпо делу одного сослуживца. Папу подвергали ночным допросам, требуя показаний. Папа утверждал, что знал этого товарища только как грамотного специалиста.Папу вскоре освободили, восстановили в партии и в должности. Возможно, это всё же помешало в дальнейшей его карьере – папу не один раз представляли на представление звания контр-адмирала, но из высшего командования получали отказ.Другой допрашиваемый сослуживец дал порочащие показания, думая, что спасает себя, но его «посадили» — (знал, но не донёс).

В Ленинграде мы, все трое, учились в школе № 104. В нашей школе было два спортивных зала, один – для игр (волейбол, баскетбол), другой – гимнастический. Школа работала в одну смену. После занятий можно было пообщаться в пионерской комнате, я там оформляла классные стенгазеты. Были кружки по интересам, спортивные секции. У меня был разряд по спортивной гимнастике, иногда принимала участие в городских соревнованиях школьников. Мои любимые снаряды были – брусья, кольца, трапеция.

Любили с Шуриком бывать в ЦПКиО. Летом катались там на лодках, зимой часто ездили туда на каток.После школы я училась в Радиополитехникуме, по окончании работала на заводе «Светлана». В июле 1961 года в возрасте 20-лет вышла замуж, началась самостоятельная жизнь.

Папа всегда был верен присяге, был патриотом, честным, преданным коммунистом, истинным героем своего времени.О своей службе, о Заполярье, о годах войны папа часто рассказывал Юре, моему мужу, с которым сложились очень доверительные отношения. Они подолгу беседовали на исторические темы, обсуждали исторические события. Юра мог получить от папы мудрый совет на решение любой проблемы.

Я, конечно, тоже слушала папины истории. Особенно волновали его военные рассказы.Подводная лодка, выйдя в море, становилась открытой мишенью, её бомбили, торпедировали.Часто лодки были вынуждены «сесть на грунт», и всплывать не всегда удавалось. Так гибли папины друзья, так погиб мамин двоюродный брат Семён.

В такой ситуации оказалась однажды и «С-101». Благодаря папиному техническому решению, лодке удалось оторваться от грунта, всплыть, став, однако, опять мишенью.Другой эпизод. Как-то, когда лодка была в море, папа вышел покурить на капитанский мостик и увидел след торпеды, идущий прямо на них. Папа успел дать команду машинному отделению – развернуть лодку. Торпеда прошла мимо!Так часто смерть на войне шла рядом.Мало было среди подводников, таких как папа, который пройдя войну от первого до последнего дня, остались бы живыми.Видно мама умела его ждать, как никто другой.

Жизнь мамы и папы — это пример безграничной любви, уважения друг к другу, образец прекрасной семьи – надёжного тыла для военного человека. До последних дней папиной жизни (он умер 3 мая 1984 года) их любовь не меркла. Их нежные, тихие, добрые, заботливые отношения были всегда примером и основой воспитания детей.Такая любовь – достояние избранных.

Несмотря на то, что послевоенные годы были трудными, и в семье уже было двое детей, папа уговорил маму родить ещё одного ребёнка. Этот подарок их любви – наша Оленька. Папа её обожал, нянчил ночью, купал, во всём помогал маме. Оленька стала любимым человечком всей семьи – спокойная, послушная, разумная. Она всем в детстве доставляла большую радость.

4 декабря 1962 года в ресторане гостиницы «Европа» праздновали 25-летие свадьбы мамы и папы. С этой серебряной свадьбы меня увезли в роддом, 5 декабря появился на свет мой сыночек.Женя прекрасно спал днём, а ночью не спал никто. Когда мне и маме не удавалось его «укачать», вставал папа и ребёнок умолкал на его сильных руках. Папа что-то серьёзно ему говорил тихим, спокойным голосом и вскоре внук засыпал. Женя подрастал, очень любил и уважал дедушку. Папа всегда с ним общался как с равным, подробно отвечал на все его многочисленные вопросы. Как-то подходит Женя ко мне: «Мама, дедушка меня погладил по голове!» Это была высокая награда!Когда Женя пошёл в первый класс, мама и папа приехали к нам в Красное Село проводить его в школу, отметить это событие. Папа фотографировал первоклассника.

При всех своих достоинствах папа был очень скромным человеком. Мундир, тяжёлый от орденов и медалей, он надевал только в редких официальных случаях. Когда Женя был ребёнком, дедушка показывал ему эти награды 9 мая.Однажды в день Победы к папе пришёл мальчик из соседней квартиры, он жил с мамой и бабушкой. Пришёл утром с букетом цветов поздравить ветерана войны.Папа ещё в ванне, принимал душ. Узнав о визите маленького соседа, он облачился в мундир и с коробкой конфет в знак внимания за поздравление нанёс ответный визит. Каково было изумление мальчика, обычно видевшего пожилого соседа в штатском!Много лет папа переписывался с пионерами Заполярья.Так серьёзно он относился к детям.

Папа очень любил вспоминать годы своего детства, родителей. Его отец, Александр Георгиевич часто водил своих детей в филармонию. Папа, тогда ещё совсем маленький, иногда засыпал, слушая симфонии.Любовь к музыке стала частью всей его жизни. Он хорошо знал классические произведения, любил и весёлую оперетту. Папа даже мечтал быть дирижёром, но стал моряком.Стране нужна была армия, производился набор в военные училища.В училище папа был отличником, особенно любил математику. Там, в училище у папы был друг Семён, который познакомил его со своей сестрой Риточкой. Папа, увидев её один раз, полюбил навсегда.

Городом папиного детства был Ростов-на-Дону. Семья его была патриархальная, православная. Папа, ещё ребёнком, со своими друзьями иногда помогали служителям церкви. Мальчишки получали за это какие-то копейки на лакомства. Иногда они любили пошкодить – во время службы рассыпали перец. Прихожане начинали чихать и награждали проказников подзатыльниками.

В Ростове на базарной площади находился собор с высокой колокольней. В дни, когда была ветреная погода и по небу быстро плыли облака, казалось, что колокольня падает. Этим воспользовались однажды жулики. Одни, забравшись на колокольню, стали сбрасывать вниз кирпичи и камни, другие кричали на площади что падает колокольня.Поднялась паника, народ и торговцы стали убегать, а жулики этого только и нужно было – пользуйся моментом!Недаром этот город известен воришкам как «Ростов-папа».(Папа любил рассказывать эту историю)

Во всём папа был очень аккуратен, в его личных вещах всегда был идеальный порядок, даже почерк был мелкий, ровный, голос спокойный.Ежедневно, придя со службы, папа, вынимая содержимое карманов, складывал всё ровной стопочкой на тумбочку, чистил одежду, обувь, а утром в строгом порядке все предметы раскладывались по карманам. Меня удивляли его терпение, педантичность.

В детстве я любила до блеска начищать пуговицы на папином кителе, подшивать белые накрахмаленные воротнички. Я была горда, что именно мне он доверял такие серьёзные дела.У папы, при его комплекции, не удивление была тихая, лёгкая походка. Просыпался он всегда рано, занимался зарядкой, принимал душ, при этом делал всё так тихо, что никого не тревожил.Папа выполнял всё спокойно, основательно. Он никуда не спешил и никуда не опаздывал – немецкий стиль!

Когда папа оставил службу, времени свободного стало больше, он увлёкся фотографией. Благодаря ему мы можем увидеть лица близких нам людей в разные периоды жизни. Музой и любимой моделью, конечно, была мама. Мама и папа любили долгие прогулки.Особое удовольствие доставлял сбор грибов. Прежде чем срезать гриб, папа любовался каждым экземпляром.Потом вся семья собиралась за столом, чистили грибы, перебирали ягоды…

Часто в нашем доме на проспекте им. Карла Маркса принимали гостей — и случайных, и «званых», знакомых и родственников. Папа был радушным хозяином.Перед большими приёмами папа и мама составляли меню, подбирали карту вин, закупали лучшие продукты.В день сдвигалась мебель, натирались паркетные полы, звучал патефон, накрывались длинные столы. Именно папа поручал мне сервировки стола, об этикете я тоже узнавала от него.Гостей папа встречал в костюме, при галстуке, обязательно в туфлях (никаких домашних тапочек!)Счастливые были времена!

Просматривая фотографии в Интернете, я наткнулась на эту чудную картинку детей под проливным дождем. Именно благодаря ей мне захотелось окунуться в теплую волну ностальгии, поворошить прошлое, а именно заново пережить . Эта картинка откликнулась в моей душе и запустила поток мыслей и воспоминаний.

Буквально на днях Вконтакте читала заметку, в ней как раз говорилось о воспоминаниях детства – почему в первые 3-5 лет своей жизни люди не способны запоминать события.

Почему мы не помним наше детство и то, как родились.

Термин «младенческая амнезия» ввел Зигмунд Фрейд в 1899 году. По мнению Фрейда, взрослые не способны запоминать события первых 3-5 лет своей жизни, так как в течение первых лет жизни ребенок испытывает агрессивные и часто сексуальные побуждения в отношении своих родителей. Но это идея носила односторонний характер и не прижилась.
Возможно, основной причиной амнезии детства являются различия в кодировании полученной информации у детей и взрослых. И если взрослый человек способен хранить в памяти много данных, то у ребенка они периодически пропадают. Процессом формирования воспоминаний занимается сеть нервных клеток, которая создается в 6-18 месяцев. На этом этапе появляется краткосрочная и долгосрочная память. Но если наша память уже достигла нужного уровня, почему мы забываем наше детство? Оказывается, это происходит из-за отсутствия возможности связать события со словами, так как мы еще , и не знаем слов, которыми можно описать какое-либо событие.

Воспоминания детства: самые первые, самые важные

От моего самого первого воспоминания из детства остались лишь две статических картинки.

Нес меня на плечах, поскользнулся на мокрой траве, и мы упали. В памяти только 2 картинки: до и после падения, и почему-то я вижу ситуацию со стороны, в ней ни эмоций, ни каких-то других проявлений чувств. На тот момент мне было 3 года, а может быть и меньше.

Как мне кажется, эмоциональные переживания все-таки в тот момент были и достаточно сильные, иначе вряд ли в памяти запечатлелось такое событие. Это воспоминание мне очень дорого, потому что оно одно из тех двух воспоминаний, где есть мой папа.

Хотелось, конечно, о приятном и беззаботном, но сама того не желая, погрустила.

А во сколько лет было ваше первое детское воспоминание?

Воспоминания детства: о приятном

Вся наша жизнь как бы то ни было состоит из разных событий. Одни у нас вызывают палитру положительных эмоций, другие же – негативных.

В памяти ребенка чаще всего остаются искорки эмоционально теплых и приятных событий. Всю свою взрослую жизнь мы с особым трепетом и теплом вспоминаем то, что было с нами в детстве.

Вкус детства

Почему-то самая вкусная еда у нас была именно в детстве. Кто помнит, что было самым любимым и вкусным в свои 4… 5… 6… и т. д. лет? 🙂

Я безумно любила бабушкины пирожки с мясом, делались они в русской печке, были румяненькие и сочные. Я знаю, что никогда уже не смогу их даже попробовать. Ну вот. Что-то опять загрустила…

А еще моя бабушка была затейница. Чтобы я ела простую похлебку, она сделала «маркетинговый ход» - придумала ей название «Настина похлебка». Может быть именно благодаря названию она стала самой вкусной и любимой? 😉

Не могу не написать про пельмени. Бывали времена, когда все большое бабушкино семейство (а это дети и внуки) вместе собирались, бабушка варила пельмени и подавала на стол большую железную тарелку, больше похожую на поднос. Все быстренько ловили вилками пельмени и к себе в тарелочки. Я очень переживала, что мне не достанется, у меня не получалось так ловко орудовать вилкой. 🙂

Клякса в коляске

Сразу скажу, что куклы у меня были. И животных я не мучила. Ой, наверное, вам совсем не понятно при чем тут клякса, коляска, куклы и животные?

Клякса – это кошка, кстати, единственная кошка, которая позволяла играть с ней как с куклой.

Я могла запеленать ее, уложить в игрушечную коляску и катать по улице. Дорожки возле дома были слегка каменистые, трясло мою «ляльку» неплохо, но она стоически выдерживала трудности прогулки.

По-моему, ей даже нравилось участвовать в моих «дочки-матери». 🙂

Прогулки до заката

Мне, наверное, в отличие от моей дочки в чем-то больше повезло. Мое детство прошло в условиях, приближенных к деревенским, т.е. я, по сути, была дворовая девчонка (в хорошем смысле этого слова).

Летом мы с соседскими ребятами могли гулять допоздна, наблюдать закат. Солнце каждый раз было неповторимым. А ясное небо сулило нам, что на следующий день нам не придется прятаться дома от ненастья.

В те времена все было так просто и спокойно. Родители знали где мы и с кем, они не боялись нас отпускать.

В наши времена - это уже непозволительная роскошь.

Теплый ливень

Не знаю как вы, а я иногда до сих пор люблю идти не спеша под ливнем без зонта (если я не направилась по делам). Почему-то именно в эти моменты, я себя ощущаю счастливой и беззаботной девочкой из прошлого. В детстве можно было весело шлепать по лужам.

Последний раз я беззаботно шагала под проливным дождем, когда Любашка еще в пузике жила. В я вообще витала в облаках и жила в каком-то своем тихом прекрасном мирке.

А помните в детстве, мы пытались поймать ртом снежинки или дождинки?

Воспоминания детства для меня – это возможность пережить заново те моменты, когда я была по-настоящему счастлива, беззаботна и наивна и могла смотреть на мир другими глазами. Пожалуй, эти бесценные воспоминания останутся со мной навсегда, и будут греть душу.

А какие у вас были самые запоминающиеся моменты в детстве? Поделитесь с нами частичкой своих воспоминаний.

До 7 лет меня воспитывали по большей части бабушка и прабабушка. Отца у меня не было. Когда мне было 5 лет, появился отчим, которого я сразу же полюбила и стала звать папой. Мама была чертёжницей, папа — токарем.

Мы жили довольно тесно. Я, помню, что часто спала на раскладушке. Очень любила чёрный хлеб с маслом, посыпанный сахаром, хлеб этот бабушка называла «сеянкой». Супов я вообще не признавала, ела один этот хлеб, но всегда с большим удовольствием. Особенно он был вкусным на улице. Помню, весной весь наш двор утопал в сирени. Её было столько, сколько я за всю жизнь больше не видела. И ещё помню красивые ухоженные клумбы, а на них анютины глазки; на скамеечках непременно восседали старушки, среди которых и моя прабабушка — баба Маня. Развесистые ивовые кусты, под кронами которых мы играли, обустраивая свои «жилища». А ещё — могучие тополя, по которым я любила лазить, как мальчишка. Вообще я в детстве очень хотела быть мальчишкой. Помню, был даже такой случай. Мы с родителями поехали к родственникам в пригород Иркутска — Ангарск. Там почему-то зашли в парикмахерскую, где мне сделали мальчишескую стрижку. Наверное, я просила об этом, сейчас уже стёрлось из памяти. Но я была такая упрямая — если что захотела, обязательно, не мытьём так катаньем добивалась. Купили мне шортики, рубашечку зелёную в клеточку, переоделась я и вышла во двор. А там сразу местные пацаны меня обступили и спрашивают, как меня зовут. А я отвечаю — Игорёха! Ну, они меня сразу приняли в своею компанию. Помню, играли мы в «войнушку», носились по улицам, брызгаясь из бутылок из-под шампуня, в крышках которых мы делали дырки, и я была самая счастливая! Когда меня позвали обедать, я даже не захотела переодеваться в платье, а предпочла, сняв мокрую одежду, закутаться в плед. А тут мальчишки снова зовут: «Игорёха! Игорёха!» И тут выходит на балкон мой старший двоюродный брат и кричит им: «Да какой Игорёха? Это же Светка!» Такого предательства я не ожидала! Плакала я, надо сказать, как девчонка.
Сирень и теперь цветёт в том моём дворе из детства, но уже не так пышно. Тополя спилили. Клумб и в помине нет. Старушек тоже. Все они ушли в мир иной. И мои любимые прабабушка Марфа и бабушка Валя отправились туда, где все мы, даст Бог, когда-нибудь встретимся. Вечная им память…

Помню, я очень любила стихи Эдуарда Асадова, песни в исполнении Валерия Ободзинского. И, конечно же, Высоцкого. Моим коронным номером была песня «Если друг оказался вдруг». Я пела её с 2-х лет, забираясь перед гостями на табурет как на сцену. С нами жила ещё моя тётя Люся, которая была старше меня на 10 лет, поэтому я, в основном, впитывала то, чем жила она. Она слушала на радиоле виниловые пластинки — и я знала наизусть все песни; она читала стихи — и я до сих пор помню: «Он был грозою нашего района — мальчишка из соседнего двора. И на него с опаской, но влюбленно окрестная смотрела детвора…»; она влюблялась — и я любила её ухажёра Вовку и завидовала, когда она, собираясь к нему на свиданье, красила губы помадой морковного цвета… Он катал её на велосипеде, и я мечтала так же, как она, ловко спрыгнуть на ходу с багажника… И однажды я уговорила его прокатить меня не на раме, как он обычно это делал, ведь я была часто при них, как бесплатное приложение, а на багажнике, и, конечно же, навернулась, ободрав себе коленки и заревев на всю нашу Сарафановскую улицу. Рёва я была страшная.

Мне кажется, что всё моё детство пронизано золотыми «лучиками». Это и красота Божьего мира, и любовь тех, кто меня окружал. Красота сибирской природы — ослепительный искристый снег, по которому я скольжу на лыжах, или и костёр в лесу, на котором мы с моими родителями и младшим братом запекаем картошку… А кругом снег огромными шапками на тонких прутиках и белки-летяги сигают с дерева на дерево… Осенью — мясистые сибирские грузди с бархатными краями, которые мы с отцом раскапываем под неприметными бугорками… Летом — чудесное озеро среди сосен — дом отдыха Мальта, куда мы ездили с родителями отдыхать, и молоко парное из соседней деревни… И ещё — дорога на речку Ушаковку. Мы идём с бабой Маней акациевой аллеей, я делаю пикульки и изо всех сил дую в них… А ещё — воздушные шары! Баба Валя работала на сейсмической станции и приносила белые и чёрные огромные шары, которые никогда нельзя было надуть в их настоящую величину — не хватало воздуху в лёгких, даже если мы всем двором по очереди их надували. Стояла резиновая вонь, но ими так здорово было играть — шары были упругими и тяжёлыми.

Помню, что в детстве я больше всего боялась покойников. Особенно, похоронной музыки. Я всегда цепенела от страха, когда слышала её. Никто мне не говорил, что после смерти есть жизнь.
Икон у нас в доме не было. Но баба Маня всегда ходила даже дома в платочке. А однажды я увидела у неё в комоде ангелочка — такого, какими украшают воздухи, покрывающие Чашу во время Божественной литургии. И мне так он понравился, что я непременно захотела заполучить его. Как прабабушка ни противилась, я не уступала. На моё счастье вставила своё слово соседка-подружка: «Да отдай ты! На что он тебе?» Ангелочек был шит серебряными нитками, лик у него был писан масляными красками, и я с ним какое-то время не расставалась. А потом поменяла его на кулон-сердечко, потом обратно выменяла, потом снова поменяла. Кажется, на сундучок. Потом опять вернула… Когда училась в театральном училище, мне предлагали за него неплохие деньги, но я, слава Богу, не поддалась, и теперь ангелочек этот стоит у меня на полочке рядом с иконами. Молитве «Отче наш» меня тоже научила баба Маня, хоть и ушла она из этого мира не подготовленная должным образом. Никому в то время даже в голову не могло прийти пригласить священника.

Откуда взялась мысль стать актрисой? — От безысходности. Я оканчивала тогда авиационный техникум, куда поступила после 8-го класса, и проходила практику на заводе. И вдруг я подумала: «Неужели вот здесь и вот так пройдёт моя жизнь?!» Я стала думать, а чем бы ещё я могла заниматься в этой жизни. И ответ пришёл почти сразу: я стану актрисой! Но в иркутское театральное училище я провалилась — со 2-го тура слетела. И тогда я решила «покорять» Москву. В первый год съездила «на разведку», а на будущий год, хорошенько подготовившись, поступила в театральное училище им. Щукина. В то время надо было в обязательном порядке «отработать» 2 года по распределению, а мне — ох, как не хотелось возвращаться на авиационный завод. Тогда я написала письмо в Министерство образования, что я очень хочу быть актрисой, и мне пришёл ответ, что если я предоставлю справку о зачислении в театральный ВУЗ, то вопрос о моём распределении будет пересмотрен. Так я и сделала.

О Светлане (слайд-шоу)

Поколению 1972-82 посвящается.

«Нам повезло, что наши детство и юность закончились до того, как правительство купило у молодежи СВОБОДУ в обмен на ролики, мобилы, фабрики звезд и классные сухарики (кстати, почему-то мягкие)… С ее же общего согласия… Для ее же собственного (вроде бы) блага…» - это фрагмент из текста под названием «Поколение 76—82». Те, кому сейчас где-то в районе тридцати, с большой охотой перепечатывают его на страницах своих интернет-дневников. Он стал своего рода манифестом поколения.

Отношение к жизни в СССР поменялось с резко негативного на резко позитивное. За последние пару лет в интернете появилась масса ресурсов, посвященных повседневной жизни в Советском Союзе. «76—82. Энциклопедия нашего детства» - пожалуй, наиболее популярный из них. Само название говорит о том, кто является аудиторией данного ресурса — все, кто родился в период между 1976 - 1982 годом. Одноименное сообщество в ЖЖ входит в тридцатку наиболее популярных. Его завсегдатаи с искренней любовью обсуждают фильмы про Электроника, гэдээровские «вестеры», лезвия «Нева» для безопасных бритв и напиток «Буратино».

Невероятно, но факт: тротуар имеет асфальтовый пандус для колясок. Даже сейчас такое в Москве нечасто увидишь.

Прекрасен указатель автобусной остановки. А пиктограмма троллейбуса и сегодня в Питере такая же. Еще был указатель трамвая - в круге буква «Т».

Во всем мире росло потребление разных фирменных напитков, а у нас все было из котла. Это, кстати, не так уж и плохо. И, скорее всего, человечество снова к этому придет. Все зарубежные ультралевые и зеленые движения обрадовались бы, узнав, что в СССР надо был идти за сметаной со своей банкой. Любую банку можно было сдать, колбасу заворачивали в бумагу, а в магазин ходили со своей авоськой. Самые прогрессивные супермаркеты в мире сегодня на кассе предлагают выбрать между бумажным или полиэтиленовым пакетом. Самые ответственно относящиеся к окружающей среде классы возвращают глиняный горшочек из-под йогурта в магазин.

А раньше вообще не было привычки продавать тару с продуктом.

Харьков, 1924-й год. Чайная комната. Попил и ушел. Никакого Липтона в бутылках.

Москва, 1959-й год. Хрущев и Никсон на стенде компании Пепси на Американской национальной выставке в Сокольниках.

В 60-е пошла страшная мода на любые автоматы. Весь мир тогда мечтал о роботах, мы мечтали об автоматической торговле. Затея в некотором смысле провалилась из-за того, что не учитывала советскую реальность. Скажем, когда автомат по продаже картошки насыпает тебе гнилой картошки, то им никто не хочет пользоваться. Все-таки, когда есть возможность покопаться в землистом контейнере, найдя несколько относительно крепких овощей, в этом есть не только надежда на вкусный обед, но тренировка бойцовских качеств. Автоматы выжили только те, которые выдавали продукт одинакового качества - по продаже газировки. Еще иногда встречались автоматы по продаже подсолнечного масла. Выжила только газировка.

1961-й. ВДНХ. Все-таки, до начала борьбы с излишествами мы совершенно не отставали в графическом и эстетическом развитии от Запада.

1982-й. Выбор алкоголя в вагоне-ресторане транссибирского поезда.

1987-й. Тетка торгует зеленью на витрине молочного магазина.

1987-й. Волгоград. В американском архиве эта фотка сопровождается комментарием века: «A woman on a street in Volgograd sells some sort of liquid for the invalids of the Great Patriotic War (the Soviet name for World War II).»

1990-й. Автомат по продаже Пепси в метро.

1975-й год. Хлебозавод.

1975-й год. Шереметьево-1.

Пакетов на кассе тоже никто не давал - каждый приходил со своим. Или с авоськой. Или так, в руках нес.

У бабки в руках пакеты с кефиром и молоком (1990-й.). Тогда еще не было Тетрапака, был какой-то Элопак. На пакете было написано «Элопак. Запатентовано». Синий треугольник означает сторону, с которой пакет должен открываться. Когда только закупили упаковочную линию, к ней прилагалась бочка правильного клея. Я застал те времена, когда пакет открывался в нужом месте без мучений. Потом клей кончился, надо было открывать с двух сторон, а потом одну сторону складывать обратно. Синие треугольники остались, а клея с тех пор никто не покупал, идиотов мало.

Кстати, тогда на упаковке продуктов не было никакой дополнительной информации - ни адреса, ни телефона производителя. Только ГОСТ. Да и брендов не было. Молоко называлось молоком, а различалось по жирности. Мое любимое - в красном пакете, пятипроцентное.

Еще молочные продукты продавались в бутылках. Различалось содержимое по цвету фольги: молоко - серебряная, ацидофилин - синяя, кефир - зеленая, ряженка - малиновая и т. д.

Радостная очередь за яйцами. На холодильной витрине еще могло лежать масло «Крестьянское» - его резали проволокой, потом ножом на куски поменьше, заворачивали сразу в масляную бумагу. В очереди все стоят с чеками - до этого они отстояли очередь в кассу. Продавщице надо было сказать, что дать, она смотрела на цифру, пересчитывала все в голове или на счетах и если сходилось, выдавала покупку («отпускала»). Чек нанизывался на иглу (в левой части прилавка стоит).

По идее, обязаны были продавать даже одно яйцо. Но покупка одного яйца считалась страшным оскорблением продавщицы - она могла в ответ поорать на покупателя.

Кто брал три десятка, тому без вопросов давали картонный поддон. Кто брал десяток, тому поддон не полагался, он складывал все в пакетик (были еще специальные проволочные клетки для эстетов).

Это клевая фотка (1991-й год), тут на заднем фоне видны кассеты видеопроката.

Хорошее мясо можно было достать по знакомству или купить на рынке. Но на рынке все было в два раза дороже, чем в магазине, поэтому туда ходили не все. «Рыночное мясо» или «рыночная картошка» - это высшая похвала продуктам.

Советская курица считалась некачественной. Вот венгерская курица - это круто, но она всегда была дефицитом. Слова «круто» тогда еще в широком употреблении не было (то есть было, но по отношению к скалам).

До 1990-го года невозможно было себе представить, что иностранного фотокорреспондента пустят снимать в советский магазин (особенно - с другой стороны прилавка). В 1990-м стало возможно все.

На улице в то же время цвет мяса был более естественным.

Лежат две курицы на прилавке - импортная и советская. Импортная говорит:
- Ты посмотри на себя, вся синяя, не ощипанная, тощая!
- Зато я своей смертью умерла.